219
зал мне, как надо двигаться, как ступать, как ставить ступню. О
моей обуви и одежде он высказался весьма нецензурными слова
ми, говоря, что в таких вещичках только пасти коров или прихо
жан, но одновременно присовокупил, что пока с этим, увы, ничего
нельзя сделать. Не знаю, зачем это было нужно Тощему, хотя, если
судить по обрывкам их разговоров с "папашей", он был ему чем то
обязан, и "папаша" попросил научить меня кой чему. Тощий гово
рил, что без практики обучение будет не очень эффективным, од
нако действительно показывал мне разные штуки и много внима
ния уделял игре света и тени, звукам при движении, форме и типу
одежды и многому другому.
Наверное, чем больше инстинктивного отторжения у меня
вызывал навязываемый мне религиозный образ жизни, молитвы,
чтение и латынь, тем с большей горячностью я окунался в препо
даваемые мне иные науки, причем настолько усердно, что в глазах
Тощего я иной раз читал явное удовлетворение от того, как быстро
и эффективно я постигал порочные премудрости, хотя он старался
не показывать виду. Как то в пьяной беседе с "папашей" он хохот
нул на счет того, какого дьяволенок растет в этом дитяте, из кото
рого окружающие столь упорно делают монаха. А его преосвящен
ство и не подозревает, что под его благочинной крышей может
вырасти шельмец, каких мало. При упоминании о епископе лицо
"папаши" приняло какое то особенное выражение, словно сама
мысль о подобном моем воспитании приносила ему самое настоя
щее блаженство.
Однажды, в стельку пьяный, Тощий отмочил не очень прият
ную штуку. Он вдруг выхватил откуда то из рукава кинжал с тон
ким, острым как бритва лезвием, приставил его к моему горлу и
сказал заплетающимся языком: "Настоящий мастер, парень, дей
ствует бесшумно и незаметно. Но если обстоятельства оказывают
ся не в его пользу, надо уметь устранить их так же быстро и бес
шумно, как открыть замок". Потом он спрятал кинжал и, опорож
нив залпом остатки вина в кувшине, свалился под стол. "Что с
ним?" — спросил я, помогая "папаше" перетащить его в подсобку,
с глаз подальше. "У него был плохой день", — хмуро отозвался тот,
не вдаваясь в подробности.
С тех пор Тощий, убедившись, что я изрядно преуспел в его
уроках, вдруг задался целью обучить меня обращаться с коротки
ми лезвиями определенного рода. Кухонный нож он презрительно
обозвал "оружием ревнивых мужей", после чего развернул передо
мной завернутый в особое полотно целый арсенал, и с жаром пус
тился в объяснения как профессор теологии при университете.
Однажды Тощий куда то исчез. "Папаша" хмуро пояснил, что
