40
спрашивать об этом было бы не самой удачной идеей.
— И что теперь, святой отец? — спросил он, придав своему голосу
жалобные интонации. — Что вы теперь намерены делать дальше?
— Хороший вопрос, — ответствовал брат Антоний. — И занимает
он меня ничуть не меньше, чем тебя.
Монах подошел к Шоссу совсем близко и деланно внимательно
стал его осматривать.
— Встань, я хочу посмотреть на тебя. Надо же решить, что с тобой
делать.
Шосс с кряхтением поднялся, не преминув погромыхать цепями.
— Ну и вид у тебя, — поморщился монах. — Пожалуй, и впрямь
надо выделить тебе ведро с водой и все такое. И новая одежка не
повредит. Хотя в ней и не будет всяких интересных штучек, уж не
обессудь.
— Могу я попросить еды и воды? Хотя, даже если мне их прине
сут, как я буду есть? Руки не достанут, — заметил Шосс.
— Ну, немного отпустить цепи, наверное, можно будет. Возможно,
даже расковать на время. Чтобы ты умылся и переоделся, — от
ветствовал брат Антоний.
Шосс приободрился.
— Боюсь показаться нахальным, но, может быть, кто нибудь мо
жет осмотреть и обработать мои раны? Даже в тюрьмах есть врач.
По правде говоря, боюсь загноения или чего похуже.
— А как насчет поселить тебя в уютной светлой комнате с видом
на море? — усмехнулся монах. — Не в твоем положении приве
редничать.
— Да я просто спросил, — с деланным смущением сказал Шосс.
— Посмотрим.
— А то шею жжет и грудь, кажется, воспаляется. Чувствую какой
то нездоровый жар.
По челу монаха пробежала тень. Или это просто игра света от ог
ней канделябра, который брат Антоний держал в руке? Святой
отец почему то замер на месте, ничего не говоря. Его вниматель
ные глаза уставились прямо в глаза Шосса с каким то странным
выражением.
— Значит, ты говоришь, что прежде никогда не слыхал о том
изумруде и ничего о нем не знаешь? — медленно выговаривая
слова, произнес монах.
— Ну да, — Шосс неподдельно удивился такому неожиданному по
вороту.
— Ну что ж, возможно, и так, — криво улыбнулся брат Антоний.
Его лицо снова приняло странное выражение. Казалось, он вдруг
принял какое то решение.
