33
подвернется. Во всяком случае, впадать в уныние или чего похле
ще, — это самое худшее, что он может сделать в данных обстоя
тельствах.
Шосс попытался выпрямиться и потянуться. Лязгнуло железо,
но по затекшим членам прошла волна едва ли не блаженства. Раз
мявшись, насколько это было возможным, он отметил, что тело до
сих пор чувствует последствия в изобилии сковывавшего его пре
жде железа. На шее, в груди и боках ощущения были такие, будто
цепи до сих пор там и врезаются в тело самым нелицеприятным
образом. А на груди, похоже, кто то разместил небольшой булыж
ник, который медленно, но уверенно давил на нее своим весом.
Более того, в области "булыжника" как будто ощущалось тепло. Это
заставляло беспокоиться о том, что некая не видимая глазу из за
одежды серьезная рана начала воспаляться. Но боли почему то
почти не ощущалось. Шосс принялся вертеть головой, пытаясь
хоть что то рассмотреть в прорехах своей здорово изорванной
одежды, которую к тому же покрывали бурые пятна засохшей
крови, но при таком освещении да в условиях весьма ограничен
ной подвижности особых успехов это не принесло. Зато воротник,
сильно пропитавшийся засохшей кровью и ставший оттого твер
дым, как колодка башмачника, не преминул врезаться ему в шею,
что заставило его поморщиться. А шея вообще вела себя непри
лично, пытаясь уверить своего владельца, что в нее до сих пор
врезается одна из цепей. Ощущение было до того неприятным, что
хотелось схватиться руками, разорвать воротник и сорвать с себя
этот раздражитель. Но это было невозможно, да и не было на нем
никаких посторонних оков, кроме тех, что он уже увидел, едва
пришел в себя. Все это, скорее всего, было сродни нервному со
стоянию человека, который по каким либо причинам почесаться
не в силах, и от этого сразу начинается невыносимый зуд во всем
теле. К примеру, Шосс предполагал нечто подобное по лицам при
хожан во время длительных богослужений, когда и сам там ока
зывался по какому нибудь сомнительному дельцу.
Немного облегчив состояние затекших конечностей, Шосс
сполз спиной по неприветливой каменной стене и уселся на охап
ке соломы, откинув голову на холодный камень. Что же теперь бу
дет? Ответа на этот вопрос он не мог предполагать даже прибли
зительно. Больше всего ему не понравилось, что сказал брат Анто
ний, он же герцог де Медина. Некоторую промашку он, Шосс, ко
нечно, допустил. Но ведь в состоянии аффекта человек на его мес
те мог бы повести себя по разному. Хотя, судя по всему, монах
этого состояния и не заприметил. Если уж он вбил себе в голову,
что Шосс знает куда больше, чем говорит, да еще и знаком с его
