475
он становился все громче по мере того, как все ближе подходили к
нему люди и все ярче разгорался загадочный шар. Не прошло и
минуты как он наполнил собой все пространство, отражаясь от
камней и мрамора, незримо витая в воздухе и проникая в уши
шуршащими звуками. Это был не простой шелест, каковой сопро-
вождает потревоженные ветром ветви или полотна скользящей
ткани, это был именно шепот. Слов никто не понимал, но вместе с
тем отчетливо ощущалось что это именно слова и исходят они от
наполнившейся мистическим свечением сферы. Впрочем, не со-
всем никто. Пока Бэйл и Талара усиленно старались разобрать не-
ведомую речь, Илиана вдруг смертельно побледнела. Замерев на
месте, девочка впилась взором в переливавшийся шар, зрачки ее
расширились, а дыхание затрепетало.
— Он говорит ужасные вещи, — выдавила Иля, преисполненная
нахлынувшими на нее эмоциями.
Передать их она не могла, ибо связывавшийся в слова шепот по-
ражал сразу все чувства, будоражил сознание и далекие закоулки
памяти, вызывал к жизни все отчетливее накатывавшие один за
другим образы, сложные, яркие, реалистичные видения. Во вся-
ком случае, не успела.
Бэйл вошел в круг. Странный это был круг, под стать, впро-
чем, всему остальному. Очерчивавший его свет ни откуда не исхо-
дил. Он там просто был. На несколько ярдов освещенная область
возвышалась от пола, а затем просто растворялась в полумраке.
Четко обведенную границу ничто не формировало, и вместе с тем
она была, окруженная выведенной на белых мраморных плитах
красной замкнутой в кольцо линией, испещренной неизвестными
письменами. Едва гладиатор оказался внутри наполненного све-
том круга, как шепот стих. Установилась абсолютная тишина, на-
столько глубокая, что спутники могли слышать свое дыхание. Не-
вольно сдержав шаг, Бэйл замер неподалеку от сферы, машиналь-
но оглядываясь по сторонам. Перестав испускать шепот, та как-то
вдруг поблекла и потускнела. В воцарившейся тишине раздались
негромкие, но отчетливые звуки. Их природа не поддавалась оп-
ределению, поскольку и охарактеризовать услышанное толком не
получалось. Не то цоканье, не то потрескивание, скрип проржа-
вевшей дверной пружины и шелест рвущейся бумаги — похоже
было на все сразу и ни на что по отдельности. Звук резал слух,
проникал в подсознание, заставлял беспокойно осматриваться во-
круг и внушал чувство необъяснимой тревоги. Плохой это был
звук, пугающий, непонятный, и оттого еще более зловещий. Что
бы его ни издавало, оно вызывало к жизни самые потаенные стра-
хи, отчего кожа покрывалась мелкими мурашками, а похолодев-
