227
— Конечно, проиграно, — усмехнулся старик. — Ведь Виторио Ин-
грем не принимал в нем участие и никогда не возглавлял звездный
флот. Он жил и умер в дыре подобной Хромитее, так никогда и не
увидев звезды. Поступить во флот ему не дали.
Округлив глаза, де Трианкур силился уразуметь, что он, соб-
ственно, сейчас услышал. Получалась какая-то ахинея. Был, не
был, служил, не служил… Исходи такой бред от кого-нибудь друго-
го, этот другой немедленно получил бы хорошую отповедь. При-
зрак Сайруса Штерна представлял особый случай. Все его речи
имели смысл, обычно далеко не сразу понятный, но в итоге очень
даже значимый. Попридержав лошадей гнева и вихрь раздражи-
тельности, губернатор констатировал, что ничего не уразумел.
— Луциана была сильным медиумом. Дар ясновидения позволял ей
видеть то, чего не видели другие. Видеть будущее, — огорошил его
старик. — Те дети, чьи жизни были всем безразличны… Никому не
нужные, прозябавшие в нищете и в нищете же умиравшие. Лу-
циана открывала своим маленьким протеже тропу в грядущее, но
сколько таких детей сгинуло без следа. Сколько пропало людей,
которые могли бы стать великими и принести обществу много
пользы, но это общество им не позволило. Оно пережевало их, бро-
сило и растоптало.
Ученые, композиторы, писатели, поэты… Художники и ин-
женеры, полководцы и архитекторы, творцы и труженики. Сколь-
ко их навсегда осталось в безвестности? Осталось не потому, что
им не удалось прославиться. Им просто отказали в праве на буду-
щее. Всю эту чушь о людях, которые должны всего добиваться са-
ми, тесня других и пролезая по головам, внушали и будут внушать
те, кому подобная система выгодна. Те, кто сам является ее ча-
стью, и смотреть на мир по-другому не в состоянии. Добиваться —
это не то же самое, что творить. Это всего лишь умение выгрызать
свой кусок пирога, подчас не гнушаясь никакими методами. Но
ведь именно эта агрессивная, низменная черта имеет меньше все-
го общего с творчеством. На вершину фигуральной пирамиды за-
бирается не молчаливый мудрец, вооруженный книгой и телеско-
пом, а громче всех орущий дикарь с самой большой дубиной. И
чем больше при этом денег и власти, тем проще ему протаранить
социальные эшелоны, а порой и здравый смысл. Бездарность, зато
самоуверенная и со связями, публикует свои вирши на весь мир, а
подлинные шедевры поэзии от всеми отторгнутого гения остаются
не написанными. Один сочиняет простенький роман и до конца
своей жизни пыжится от самодовольства, обласканный публикой
в силу эффективного и многолетнего самопиара. Работы другого
уходят в небытие, поскольку его дар заключался в созидании, а не
