155
— Если мы воюем со злом во имя Божие, нет ничего удивительно
го что дьявол может захотеть нам отомстить руками заблудших
грешных душ, которые попались в расставленные им сети иску
шения и соблазнов, — не без горечи сказал брат Антоний. — Ведь
мы отправили обратно в преисподнюю множество его слуг.
— Да уж наверное их попытками наложить корыстные лапы на
наши секреты движет явно не любовь к ближнему и имя Всевыш
него! — злобно отозвался испанец. — И даже если гипотетически
попробовать растолковать этим злодеям, какие цели мы преследу
ем и чему служим, они отмахнутся от наших слов как от надоед
ливого комара. О чем можно говорить с людьми, которые на пол
ном серьезе верят, что кто то из нас на невинной крови варит
эликсир продляющий жизнь? Разве можно вести переговоры с че
ловеком, который уверен, что в подвалах твоего замка свинец
превращается в золото? Они просто убеждены, что мы владеем
многими великими тайнами, с помощью которых можно обрести
небывалые власть и могущество. А ведь наш орден... А, — дон Ми
гель махнул рукой и горестно замолк.
Шоссу было немного не по себе, поскольку судьба столкнула его с
братом Антонием именно на почве проклятого изумруда. Ведь то
гда он сам руководствовался исключительно интересами того, кто
за баснословные посулы нанялся выполнять интригующую своей
таинственностью работу. Теперь он был безмерно рад, что не успел
навредить ордену, однако все могло повернуться совершенно ина
че. Сейчас он мог быть по другую сторону баррикад, являясь раз
рушительным инструментом в руках тех, кто прилагал все усилия
к падению ордена Кары Господней. И мог быть на стороне тех лю
дей, о которых с таким гневом и болью говорил дон Мигель, и к
которым сам Шосс теперь испытывал отнюдь не теплые чувства,
ибо у него была возможность увидеть, понять и оценить то, чем
жили и что делали братья ордена. И в результате чего его недавнее
холодное и бесстрастное мировоззрение дало сильную трещину.
Слушая вполуха разговор монаха с доном Мигелем, Шосс невесело
размышлял над собственной ролью в этом деле. Ведь еще не так
давно он вполне мог бы взяться за поручение, скажем, выкрасть
брата Антония вместе с его секретами, и получил бы за это басно
словное вознаграждение. Теперь он знал, что ни за что на свете не
согласился бы на подобное предложение, а скорее перерезал бы
глотку тому, кто вздумал бы его принуждать, но он никак не мог
отделаться от мысли, что это было именно теперь, а прежде все
выглядело по другому. Шосс отметил, что всегда презираемые им
угрызения совести, которые он прежде считал уделом исключи
тельно слабых и жалких личностей, что то слишком часто стали
