19
которой хотелось пребывать вечно. Не просто пребывать — па-
рить, ибо в бестелесной оболочке разливался дар невесомости.
В тишине, заполонявшей белый свет, послышалась музыка.
Недостижимая и непостижимая, она была невыразимо прекрасна.
Ее мелодичные трели, порожденные неземным творцом, растека-
лись будто хрустальные струи чистейших горных ручьев. Как хру-
сталь они и звенели, перекатываясь на волнах модуляции. Нет, не
как хрусталь — чище, чудеснее и звонче. Они заливали простран-
ство, воплощались в мечты и проникали в разум искристыми ра-
дужными нитями. Эта музыка не могла надоесть. Она звучала все-
гда и везде, не зная ни начала, ни конца, и слушать ее можно бы-
ло только так — в неизменной бесконечности, где не существовало
хода времени.
Внезапно послышался какой-то гул. Он привнес чувство тре-
воги, совершенно не соответствовавшей белоснежному умиротво-
рению. Гроза? Гроза в райских просторах? Сизые, до черноты, ту-
чи, исторгающие гром и молнии, в этом краю вечного покоя? Гул
нарастал и разделялся. Его источник близился, а звуки станови-
лись все яснее и отчетливее. Накладываясь на музыку, они ее пре-
ображали, низводя со звездных высот до чего-то банального и
земного. Преобразили они и белизну. Та вдруг заколыхалась силь-
нее обычного и внезапно ринулась в стороны. В следующее мгно-
вение даль перекрыли три громады, тоже белые, но при этом в ка-
ких-то пятнах и разводах. Разум, не желавший расставаться с не-
гой, воспротивился, но поделать ничего не мог. Он лишь попытал-
ся понять, что явилось его бесплотному взору. И долго ждать раз-
гадки не пришлось.
— Мы рады, что вы очнулись, доктор Сэлинджер, — участливо
произнес чей-то баритон. — Как вы себя чувствуете?
Белизна стремительно изменилась. Ушло далекое небо, не ос-
тавив после себя даже облачка, растаяли немыслимые дали, утра-
тив молочные волны, развеялся умиротворяющий свет. Вместо
них проявились белый потолок, такого же цвета занавесь, окру-
жавшая ближний периметр, и три человеческие фигуры в ее раз-
давшемся проеме. И одновременно с тем, как райская музыка то-
же обратилась — в легкую и красивую, но совершенно обычную —
Сэлинджер осознал, что лежит на каком-то странном ложе. Лежит
и смотрит на трех людей в белых комбинезонах.
Это были никакие не небеса и вообще не загробный мир, а
палата. Обыкновенная больничная палата с обыкновенной занаве-
сью, окружавшей лежавшего пациента. Музыка, родом отнюдь не
из высших сфер, играла для его умиротворения, также имея са-
мую что ни на есть земную природу. Все остальное дорисовало
