187
за волосы и одним рывком поднял на ноги. Жертва закричала от
боли, но он тут же ткнул ей кулаком в живот, заставив замолчать,
хватая ртом воздух. В дверном проеме объявился офицер.
— Вырвалась, мерзавка, — процедил он, смерив молодую женщи-
ну взглядом. — Тащите ее внутрь. Папаша уже начал становиться
сговорчивее.
— Не трогайте мою дочь! — возопил чей-то полный отчаяния го-
лос, в котором сквозила настоящая мука.
— Ты сам виноват, папаша, — холодно заявил эсэсовец, не обора-
чиваясь. — Не следовало тебе упрямиться. Подпиши бумаги, и ка-
титесь на все четыре стороны. Ну?! Согласен?!
В ответ не раздалось ни слова, исключая плач и чьи-то женские
причитания. Эрих понял, что больше не может оставаться здесь
ни минуты. Его психика не выносила происходящего, а от вмеша-
тельства удерживали остатки здравого смысла, заливаемые клоко-
тавшим гневом.
— Тащите ее в дом! — зло велел офицер, делая шаг вперед и вбок,
чтобы освободить проход.
Развернувшись, он оказался лицом к антифашисту, однако не ви-
дел последнего из-за едва горевшего фонаря, создававшего густую
тень. Но не видел только одну секунду, поскольку фонарь неожи-
данно вспыхнул так, будто ему разом прибавили сотни три свечей.
Эрих, доселе остававшийся абсолютно незаметным, вдруг оказал-
ся на свету, и оказался настолько близко к месту действия, что
эсэсовец не мог его проигнорировать.
— Это что за птица? — изрек он, вскидывая руку.
Подручные, державшие девушку, проследили за указующим пер-
стом начальника и уставились на молодого человека.
— Эй ты, а ну подойди сюда! — велел унтер.
Эрих заколебался. Он решительно не понимал, что ему делать. Пу-
ститься наутек? А дальше?
— Живее, я дважды повторять не стану! — заявил унтер, положив
ладонь на кобуру.
Сглотнув разом пересохшим горлом, Эрих, будто неживой, дви-
нулся к нему и остановился в двух шагах, следуя повелительному
жесту.
— Шляпу сними. Кто такой? — хмуро осведомился эсэсовец, пере-
давая девушку на попечение штурмовика.
— Просто гуляю, — не слишком-то впопад сипло отозвался анти-
фашист, стягивая головной убор.
Глазам нацистов представилась внешность истинного арийца. Ве-
роятно, они ожидали увидеть кого-то совсем другого, поскольку их
лица приняли менее агрессивное выражение.
