170
что меня убедило содержание твоего письма, однако эта голова…
В иных обстоятельствах я бы счел ее лишним доказательством
твоих злодеяний, но… Спрашиваю коротко и ясно и желаю услы
шать прямой ответ, от которого будет зависеть мое дальнейшее
решение касательно тебя. Что за сведения ты намеревался мне со
общить и где ты взял эту голову?
Шосс заметил, что на лице монаха отражалось плохо скрываемое
волнение. Если поразмыслить, то и правда получалось, что пока
еще брат Антоний не запер его, а только пристает с вопросами.
Значит, предполагает, что он, Шосс, может сообщить ему нечто
очень важное. А может, принял во внимание, что он собирался
выйти с ним на контакт добровольно. Хотя, скорее всего, все го
раздо проще. Монах и вправду ожидает получить от него кое
какие ответы, а не запихал его в темницу просто потому, что по
боялся — а вдруг пленник там, без тщательного ухода в лазарете
возьмет да и испустит дух, унеся с собой в могилу все ответы. Но
пора бы уже что то ответить, так как брат Антоний выказывал
явные признаки нетерпения. Ну что же, попробуем ковать железо,
пока оно горячо.
— В Нейской башне, — небрежно бросил Шосс с совершенно не
возмутимым видом.
Его слова произвели на герцога де Медина и дона Мигеля такой
эффект, словно в окно лазарета со свистом и грохотом влетело
пущенное из требучета ядро. Они переглянулись с таким видом,
словно только что увидели явление архангела с пылающим мечом,
и выражение их лиц как будто спрашивало друг друга "Ты тоже
это видел?" Когда к ним вернулся дар речи, на Шосса обрушилась
лавина вопросов, половину из которых было трудно разобрать, так
как они говорили хором. Шосс понял, что тема и впрямь весьма
животрепещущая и что просто необходимо выжать из нее для себя
максимум пользы. Но тут возмутился лекарь, решивший, что блед
ность его пациента уже перешла всякие границы.
— Я как врач настаиваю, чтобы вы сделали перерыв, — твердо
сказал он, привлекая внимание сыплющих вопросами монаха и
старика.
Надо сказать, ему не сразу удалось втолковать им суть своих слов.
Эти двое немедленно выразили свое крайнее негодование, обосно
вывая это тем, что тема для них невероятно важна. Дон Мигель
при этом высказывался куда более резко, особенно в вопросах здо
ровья лежащего подле раненого. Однако врач был неумолим.
— Герцог, в этом замке хозяин вы, а в лазарете — я. Я отвечаю за
больных, и мне решать, что им нужно, а что — нет. Если вас это
не устраивает, я могу оставить свое место преемнику, но пока я
