46
Куда хуже то, что этой ситуацией могут воспользоваться люди,
враждебные нам. Нам — это ордену Кары Господней.
— Что вы имеете в виду?
— Наше существование было хоть и неизвестно многим, но все же
не всем. И определенные лица давно хотят наложить руки на тай
ны, которыми мы владеем. Ты сам это подтвердил, рассказав мне
про данное тебе поручение узнать о нас как можно больше, а
позднее и о предложении заполучить "Волчий глаз" и сведения о
нем. Поверь, в этом мире очень немногие знают про этот изумруд.
Вторжение в замок Рабле, в котором ты оказал нам большую по
мощь, стало из ряда вон выходящим случаем, но теперь я пони
маю, что это была лишь первая ласточка. Ныне мы должны быть
готовы ко всему — теперь, когда по нашим покровителям нанесен
такой удар. Наши тайны не должны попасть в руки посторонних
людей. Особенно тех, кто так агрессивно старается их заполучить.
Я думаю, что люди, которые желают нам зла, преследовали двой
ные цели. Пытаясь достать сведения, могущие серьезно опорочить
Тамплиеров перед святым престолом и даже нанести им непопра
вимый ущерб, они хотели равно как получить соответствующие
блага от врагов Тамплиеров, так и воспользоваться их устранени
ем, чтобы добраться до нас и наших секретов. И теперь ситуация
стала резко складываться не в нашу пользу. Я бы сказал, катаст
рофично. Предательство сына канцлера слишком сильно ударит
по нам, как только мы останемся без внешней защиты. Этот него
дяй Франсуа успел очень сильно навредить нам.
Шосс заметил, что воспоминания об этом человеке причиняют
брату Антонию неподдельную боль. Должно быть, не столько за
конкретную ничтожную душу предателя, сколько за орден, кото
рому монах посвятил свою жизнь.
— Могу я чем нибудь помочь? — осторожно спросил Шосс.
— В каком то смысле да, — кивнул брат Антоний. — Я бы попро
сил тебя с этого момента никуда не отлучаться из замка. Все по
ездки отныне под запретом. Я хочу, чтобы в случае чего все люди
были здесь, а не где то еще. Особенно ты. Никто не знает, что мо
жет произойти даже в ближайшем будущем, а в случае с тобой
есть особые обстоятельства, из за которых я не хотел бы терять те
бя из поля зрения не неопределенный срок.
Шосс нахмурился. Ограничение своей свободы не вызвало у него
большого энтузиазма, однако он понял, что в монахе сейчас гово
рит чувство ответственности за орден, и, кроме того, за "Волчий
глаз", который по прежнему покоится на груди Шосса.
— Ладно, я понял, — вздохнул он. — Что ж поделать, посижу ка
кое то время в этих стенах. Надеюсь, не сойду с ума от скуки. Ес
