406
но который каким то чудом не раскололся, а весь потрескался на
столько, насколько это было возможно.
— Таким он стал в тот день, — сказал Шосс невольно отшатнув
шимся Магистрам. — Я снял его и с тихим спокойствием встретил
рассвет. Едва первый луч восходящего солнца озарил мое лицо, я
почувствовал, что свободен. Свободен навсегда. Я стоял, наслаж
даясь прекрасным утром, которое поставило точку в этом много
летнем кошмаре. А потом услышал из окна плач моего сына — он
проснулся и захотел есть. Я вернулся в дом, а Елена подняла ре
бенка на руки и стала кормить. Когда он поел и снова заснул, я
вышел с ней в сад. Старая жизнь ушла безвозвратно и началась
новая, и мне непременно тогда хотелось ей сказать, как много она
для меня значит. Я не мог подобрать нужные слова, но, кажется,
она понимала меня и так, читая в моих глазах все то, что, быть
может, и вовсе нельзя выразить словами. Она была счастлива и я
чувствовал, что это счастье теперь принадлежит нам троим и что
это самый прекрасный момент во всей моей жизни.
Дон Мигель смущенно кашлянул и отвел глаза, стараясь спря
тать свою неловкость. Сухощавому пожилому испанцу нипочем
были яростные схватки и все возможные и невозможные враги, но
такие сентиментальности заставляли его стесняться и краснеть
как незрелого юношу. Можно было заподозрить, что в суровом и
подверженном вспышкам гнева сердце гордого испанца есть не
много места и для других чувств.
Брат Антоний сиял от радости. Он был счастлив и горд, что
вековое дело Наследия наконец разрешилось, причем разрешилось
таким невероятным и прекрасным концом. Счастлив от того, что
еще одна частичка чистейшего зла навсегда покинула этот мир и
горд от того, что и он сам сумел приложить к этому руку. А так же
горд от того, что стоявший перед ним человек обрел то, чего у него
никогда не было и теперь пойдет по совершенно другому пути.
— Ну конечно! — словно подводя черту, потрясенно сказал монах.
— Древнее проклятье мстило за кровь мудреца и не смогло причи
нить этой крови вред, ведь твой сын так же теперь является его
потомком. Невероятно! Как просто и как судьбоносно! Поистине
неисповедимы пути Господни!
Испанец подтвердил свое изумление красноречивыми жестами.
— Нет нет, нам не нужен этот камень, — добавил брат Антоний,
мягко отодвигая ладонь Шосса с изумрудом. — Свой путь на этой
земле он закончил, и орден может смело закрыть это дело.
Шосс медленно повернул ладонь и изумруд с негромким стуком
упал на песчаную землю.
— Тогда я избавляюсь от него навсегда, — сказал он решительно,
