54
ширившихся глаз. Рука монаха инстинктивно потянулась к дере
вянному распятию на груди.
— Я думал, вас убили, святой отец, — пробормотал Шосс голосом,
выдавшим сильнейшую усталость.
— Это твоих рук дело? — спросил брат Антоний, сделав над собой
усилие.
— Вроде бы моих. Признаться честно, кажется, я слегка слетел с
катушек.
— Боже мой, какой ужас! Там лежат разорванные тела!.. — монах
истово закрестился.
— А вам бы больше понравилось, если бы там лежал убитым я лич
но? Да и вас, кажется, щадить особо не собирались. Может быть,
участь умереть, как овца на бойне, в обществе святого отца и от
крывает дорогу на небеса, но, признаться, я туда не тороплюсь. Да
и в небеса не шибко верю, — хмуро отозвался Шосс.
— Защищаться — да. Но чтобы так…
— Ну, я же, кажется, сказал, что на меня что то нашло. Думаете, я
сам в восторге от того, что творил четверть часа назад? За много
лет я себя изучил достаточно. Не надо быть семи пядей во лбу,
чтобы заподозрить, что не обошлось без влияния вашего чудо
изумруда, — Шосс зажал в кулаке цепочку и поднял в сторону бра
та Антония покачивающийся камень.
Монах сказал что то на латыни и еще раз перекрестился.
— Ты же был прикован… — он не закончил фразу, выжидательно
глядя на Шосса.
— Вы о цепях? Кажется, они попросту лопнули, — ответил Шосс и
чувствовалось, что он сам здорово ошарашен последними собы
тиями.
— Боже мой! Я должен был подумать о чем то подобном. А я сам
приказал снять с тебя почти все цепи!
Восклицания брата Антония снова стали злить Шосса.
— Послушайте, святой отец! Исходя из ваших слов, вы бы, значит,
точно предпочли, чтобы я за компанию с вами поменялся местами
с теми молодцами, а они преспокойно отбыли с изумрудом. Если я
правильно понял ваш разговор до того момента, как вам от души
врезали, что то было явно неладно. Может быть, вы прекратите
сожалеть и бояться, что я освободился, и скажете толком, что про
исходит? Обсудить детали моего освобождения, полагаю, можно
чуть позже.
Монах открыл было рот, но понял, что в словах Шосса есть разум
ное зерно, какой бы страх не внушали он и содеянное им. От пе
ренесенного удара и кровопотери у него кружилась голова. Брат
Антоний оперся о стену и собрался с мыслями.
